В Лучегорске

Полковнику госбезопасности Сазонову принесли секретную почту: картонную коробку и пакет с сургучными печатями. В коробке оказалась небольшая бутылочка с густой рубиново-красной жидкостью. В пакете были бумаги, объясняющие, что это за бутылочка и почему она послана именно ему, полковнику Сазонову, начальнику Лучегорского отделения госбезопасности.

Прочитав бумаги, полковник открыл третий сверху ящик письменного стола и из глубины его достал книжечку в темно-зеленой обложке. Книжка попала к нему в дни капитуляции фашистской Германии при весьма загадочных обстоятельствах. В ней лежал сложенный вдвое цветок плотной бумаги со штампом гитлеровской канцелярии. Полковник положил книжку рядом с полученными бумагами.

Еще одно неизвестное в старом, нерешенном уравнении!

Полковник Сазонов укоризненно посмотрел на бутылочку, как будто бы она могла, но не хотела ответить на все интересующие его вопросы, и встал. Он прошелся по кабинету и остановился у окна.

На западе, над окраиной города, в той стороне, где был Институт витаминов, – висела темная туча, очевидно там шел дождь. Но здесь в городе светило солнце. Молодые тополя тянули к нему свои веточки.

Размышления полковника прервали звонкие, как колокольчики, детские голоса.

За невысоким палисадником, на асфальте тротуара остановились питомцы детского сада, очевидно направлявшиеся на прогулку. Проход через перекресток им загородила вереница груженых автомашин.

Воспитательница была где-то впереди, и два краснощеких карапуза немедленно воспользовались таким удачным стечением обстоятельств. Они удрали из рядов и зашли за палисадник, где под зеленым караульным грибком стоял часовой.

…Часовой – молодой паренек – чувствовал себя очень неуверенно: по уставу возле него не должны были находиться посторонние, и он не имел права пускаться в разговоры, стоя на посту. Но он не знал, что ему делать с «посторонними», которые смотрят на него такими восторженными глазенками, тянутся пальчиками к автомату и просят показать, «как из него стреляют».

Часовой переминался с ноги на ногу, сконфуженно и с опаской поглядывал на входные двери. Наконец, его выручила воспитательница: после хлопотливых поисков она обнаружила пропажу и вывела «посторонних» на тротуар.

Полковник Сазонов улыбнулся.

«Как было бы хорошо, если бы наши детишки никогда не узнали, как стреляют из этой штуки».

Но улыбка исчезла, как только мысли его вернулись к лежавшим на столе бумагам.

Кому и зачем понадобились там, за рубежом, наши лечебные препараты?.. Что-то темное, преступное чувствовалось полковнику Сазонову в такой заинтересованности.

Он достал чистую папку из стола и на ее обложке, после слава «Дело» написал: «О витаминах профессора Русакова».

После слова «начато» полковник поставил дату: «9 мая 1945 года». Потом вложил в папку присланные бумаги, книжечку и нажал кнопку звонка.

– Вызовите ко мне лейтенанта Григорьева. Срочно! – добавил он.

– Да, это она! – прошептал Григорьев. Он повернулся на горячем песке и сел.

Дремавший возле него младший лейтенант Соловьев поднял голову, смахнул с носа прилипшие песчинки и сонными глазами посмотрел прямо перед собой. По берегу танцующей походкой проходила очень полная дама в кокетливой купальной юбочке.

– Что, скажешь плохая девушка?

– Девушка? – Соловьев растерянно моргнул и, взглянув на товарища, заметил, что тот смотрит совсем в другую сторону, туда, где над водой поднималась деревянная вышка для прыжков.

На верхней площадке стояла девушка в белом купальном костюме. Две ласточки стремительно пронеслись над ее головой, а она, закинув голову, следила за их полетом.

– А-а, – протянул Соловьев. – Это та самая, которой ты в прошлом году цветы подарил?

Девушка подошла к краю площадки, наклонилась, взмахнула руками, как крыльями, белой сказочной птицей мелькнула в воздухе и почти без плеска врезалась в серо-голубую воду. На воде вскипел выпуклый бурун и рассыпался пенистыми брызгами.

– Ничего, – солидно заметил Соловьев. – Неплохо прыгает.

– Неплохо, – передразнил его Григорьев. – Много ты понимаешь, пехота сухопутная. Отлично прыгает!.. А плавает как. Смотри.

Соловьев сел, вытянул ноги и начал засыпать их горячим песком.

– А как ее зовут?

– Таня.

– Ах, Таня. Чудесно! «Безумно я люблю Татьяну…» – Помолчи! – резко оборвал Григорьев.

Соловьев послушно замолчал и сочувственно вздохнул.

– Понимаю, – сказал он. – Ты все еще с ней не познакомился?

Григорьев пожал плечами и нахмурился.

Да! Сколько времени прошло с того дня, а он все еще с ней не познакомился.

В тот день на водной станции проходили городские соревнования. По дороге на водную Григорьев купил на бульваре букет белых лилий. Ему понравились нежно-белые, восковые цветы, и он купил их, еще не зная, что будет с ними делать.

Заканчивались соревнования по прыжкам в воду. Григорьев стоял у самых мостков, которые вели на вышку, и бережно придерживал рассыпающиеся цветы. Конечно, их нужно было кому-то подарить. Высшую оценку по прыжкам в воду получила незнакомая ему девушка в белом купальном костюме. Лица ее Григорьев как следует разглядеть не мог, она была тонкая и гибкая, как стебли лилии в его руке. Уже после второго прыжка судьи единодушно выставили ей высший балл – она выполнила норму мастера спорта. И вот, когда под сплошные аплодисменты она выходила из воды, Григорьев, повинуясь внезапно пришедшему решению, соскочил на мокрые мостки, добежал до лесенки и протянул девушке свой букет.

И тут только он разглядел ее.

У девушки были ласковые серые глаза. Она благодарно, чуть заметно улыбнулась, капельки воды скатились с ее ресниц. Ее холодные пальцы скользнули по его руке, она взяла цветы.

Григорьева оттеснили набежавшие фоторепортеры.

Они окружили девушку, крутили объективы своих аппаратов, щелкали затворами и заставляли ее улыбаться.

Она смущалась и закрывала лицо цветами. Григорьев посмотрел на свою руку, на которой остался влажный след от ее пальцев, и сошел на берег… Он видел девушку еще несколько раз, но все как-то случайно, и у него не хватало решимости подойти к ней.

Он узнал, где она работает, узнал, как ее зовут, где живет. Когда ему приходилось возвращаться домой поздно вечером, он делал несколько кварталов лишних и проходил мимо ее дома. Он шел и старался угадать окна се квартиры. Но дом был громадный, шестиэтажный, окоп было в нем великое множество, и каждое могло быть ее окном…

– Вот она. – Сказал Соловьев. – Сюда идет.

– Вижу, отстань.

– Когда она будет проходить мимо, я ее позову.

– Ты что? – испугался Григорьев, – С ума сошел? Не смей!

– Послушай, как же ты с ней познакомишься? Ты мне скажи, ты к ней ближе чем на десять метров подходил?

– Подходил, – мрачно уронил Григорьев.

– Ну знаю, это когда с букетом. А кроме этого?

Григорьев промолчал.

– Вот то-то и оно. У тебя же тактика в корне неверная. – И, глядя на приближающуюся девушку, Соловьев сказал громко: – А девушка красивая. И главное плавает, как русалка.

– Тише ты… – свирепо зашипел на него Григорьев.

Он увидел, как девушка, проходя мимо, бросила на них косой быстрый взгляд…

– Видал, – торжествовал Соловьев, – как нужно действовать. Это она мне улыбнулась, – он привстал на колени и посмотрел вслед удалявшейся девушке. А фигурка у нее ничего.

Сильный толчок в плечо опрокинул его на спину.

– Ах, так! – заявил, Соловьев, повертываясь и вычищая песок из уха. Тогда все! Сейчас я с ней познакомлюсь.

– Попробуй! – показал Григорьев кулак.

– Все, все! Теперь я тебе не союзник;- Соловьев увернулся от Григорьева и помчался к воде. – Только выкупаюсь и пойду наставлять тебе рога… – он с разбегу шлепнулся в воду и поплыл вокруг купальни.

Человек живет надеждами, утопающий хватается за соломинку. Выходя следом за Таней из ворот водной станции, Григорьев надеялся на какое-то чудо, которое поможет ему заговорить с ней. Увидя ее на ступеньках отходящего трамвая, он, не раздумывая, ухватился за соломинку случая поручни вагона и заскочил на подножку, хотя ехать ему надо было совсем в другую сторону.